Неточные совпадения
—
Руки у меня связаны! — повторял он, задумчиво покусывая темный ус свой, — а то бы я
показал вам, где раки зимуют!
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и
показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую
руку остов его огромной
руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Пока священник читал отходную, умирающий не
показывал никаких признаков жизни; глаза были закрыты. Левин, Кити и Марья Николаевна стояли у постели. Молитва еще не была дочтена священником, как умирающий потянулся, вздохнул и открыл глаза. Священник, окончив молитву, приложил к холодному лбу крест, потом медленно завернул его в епитрахиль и, постояв еще молча минуты две, дотронулся до похолодевшей и бескровной огромной
руки.
Анна взяла своими красивыми, белыми, покрытыми кольцами
руками ножик и вилку и стала
показывать. Она, очевидно, видела, что из ее объяснения ничего не поймется; но, зная, что она говорит приятно и что
руки ее красивы, она продолжала объяснение.
— Мы тебя давно ждали, — сказал Степан Аркадьич, войдя в кабинет и выпустив
руку Левина, как бы этим
показывая, что тут опасности кончились. — Очень, очень рад тебя видеть, — продолжал он. — Ну, что ты? Как? Когда приехал?
Показав Левину засученною
рукой на дверь в горницу, она спрятала опять, согнувшись, свое красивое лицо и продолжала мыть.
— Я?… Да, — сказала Анна. — Боже мой, Таня! Ровесница Сереже моему, — прибавила она, обращаясь ко вбежавшей девочке. Она взяла ее на
руки и поцеловала. — Прелестная девочка, прелесть!
Покажи же мне всех.
Он на пороге остановился: ему хотелось пожать мне
руку… и если б я
показал ему малейшее на это желание, то он бросился бы мне на шею; но я остался холоден, как камень, — и он вышел.
— Прошу прощенья! я, кажется, вас побеспокоил. Пожалуйте, садитесь сюда! Прошу! — Здесь он усадил его в кресла с некоторою даже ловкостию, как такой медведь, который уже побывал в
руках, умеет и перевертываться, и делать разные штуки на вопросы: «А
покажи, Миша, как бабы парятся» или: «А как, Миша, малые ребята горох крадут?»
— Нет, Павел Иванович, нет, вы гость, — говорил Манилов,
показывая ему
рукою на дверь.
Он выбежал проворно, с салфеткой в
руке, весь длинный и в длинном демикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галдарее
показывать ниспосланный ему Богом покой.
Я выделывал ногами самые забавные штуки: то, подражая лошади, бежал маленькой рысцой, гордо поднимая ноги, то топотал ими на месте, как баран, который сердится на собаку, при этом хохотал от души и нисколько не заботился о том, какое впечатление произвожу на зрителей, Сонечка тоже не переставала смеяться: она смеялась тому, что мы кружились, взявшись
рука за
руку, хохотала, глядя на какого-то старого барина, который, медленно поднимая ноги, перешагнул через платок,
показывая вид, что ему было очень трудно это сделать, и помирала со смеху, когда я вспрыгивал чуть не до потолка, чтобы
показать свою ловкость.
Должно быть, заметив, что я прочел то, чего мне знать не нужно, папа положил мне
руку на плечо и легким движением
показал направление прочь от стола. Я не понял, ласка ли это или замечание, на всякий же случай поцеловал большую жилистую
руку, которая лежала на моем плече.
И много уже
показал боярской богатырской удали: двух запорожцев разрубил надвое; Федора Коржа, доброго козака, опрокинул вместе с конем, выстрелил по коню и козака достал из-за коня копьем; многим отнес головы и
руки и повалил козака Кобиту, вогнавши ему пулю в висок.
Мардохай размахивал
руками, слушал, перебивал речь, часто плевал на сторону и, подымая фалды полукафтанья, засовывал в карман
руку и вынимал какие-то побрякушки, причем
показывал прескверные свои панталоны.
Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик
показал свою
руку.
— Вас-то мне и надо, — крикнул он, хватая его за
руку. — Я бывший студент, Раскольников… Это и вам можно узнать, — обратился он к господину, — а вы пойдемте-ка, я вам что-то
покажу…
Он даже успел сунуть неприметно в
руку; дело, впрочем, было ясное и законное, и, во всяком случае, тут помощь ближе была. Раздавленного подняли и понесли; нашлись помощники. Дом Козеля был шагах в тридцати. Раскольников шел сзади, осторожно поддерживал голову и
показывал дорогу.
И, взяв его за
руку, он
показал ему на дверь.
Слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена первого дворника, и мещанка, что о ту пору у ней в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который в эту самую минуту с извозчика встал и в подворотню входил об
руку с дамою, — все, то есть восемь или десять свидетелей, единогласно
показывают, что Николай придавил Дмитрия к земле, лежал на нем и его тузил, а тот ему в волосы вцепился и тоже тузил.
— Во-первых, этого никак нельзя сказать на улице; во-вторых, вы должны выслушать и Софью Семеновну; в-третьих, я
покажу вам кое-какие документы… Ну да, наконец, если вы не согласитесь войти ко мне, то я отказываюсь от всяких разъяснений и тотчас же ухожу. При этом попрошу вас не забывать, что весьма любопытная тайна вашего возлюбленного братца находится совершенно в моих
руках.
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила оба кармана, один за другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг выскочила бумажка и, описав в воздухе параболу, упала к ногам Лужина. Это все видели; многие вскрикнули. Петр Петрович нагнулся, взял бумажку двумя пальцами с пола, поднял всем на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный в восьмую долю. Петр Петрович обвел кругом свою
руку,
показывая всем билет.
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого другого, натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за натура этот Николай? Неужели не видишь, с первого же разу, что все, что он
показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали в
руки, как он
показал. Наступил на коробку и поднял!
Кулигин (
показывая в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так
руками размахивает?
Тут он взял от меня тетрадку и начал немилосердно разбирать каждый стих и каждое слово, издеваясь надо мной самым колким образом. Я не вытерпел, вырвал из
рук его мою тетрадку и сказал, что уж отроду не
покажу ему своих сочинений. Швабрин посмеялся и над этой угрозою. «Посмотрим, — сказал он, — сдержишь ли ты свое слово: стихотворцам нужен слушатель, как Ивану Кузмичу графинчик водки перед обедом. А кто эта Маша, перед которой изъясняешься в нежной страсти и в любовной напасти? Уж не Марья ль Ивановна?»
— Ничего, ничего, — твердил, умиленно улыбаясь, Николай Петрович и раза два ударил
рукою по воротнику сыновней шинели и по собственному пальто. — Покажи-ка себя, покажи-ка, — прибавил он, отодвигаясь, и тотчас же пошел торопливыми шагами к постоялому двору, приговаривая: «Вот сюда, сюда, да лошадей поскорее».
Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «дибоширничает» и от
рук отбился. «Такой уж он Езоп, — сказал он между прочим, — всюду протестовал себя [Протестовал себя — зарекомендовал,
показал себя.] дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет».
Она была очень забавна, ее веселое озорство развлекало Самгина, распахнувшееся кимоно
показывало стройные ноги в черных чулках, голубую, коротенькую рубашку, которая почти открывала груди. Все это вызвало у Самгина великодушное желание поблагодарить Дуняшу, но, когда он привлек ее к себе, она ловко выскользнула из его
рук.
Широким взмахом
руки он
показал на равнину, где копошились солдаты.
Всем существом своим он изображал радость, широко улыбался,
показывая чиненные золотом зубы, быстро катал шарики глаз своих по лицу и фигуре Самгина, сучил ногами, точно муха, и потирал
руки так крепко, что скрипела кожа. Стертое лицо его напоминало Климу людей сновидения, у которых вместо лица — ладони.
— Единодушность надобна, а картошка единодушность тогда
показывает, когда ее, картошку, в землю закопают. У нас деревня 63 двора, а богато живет только Евсей Петров Кожин, бездонно брюхо, мужик длинной
руки, охватистого ума. Имеются еще трое, ну, они вроде подручных ему, как ундера — полковнику. Он, Евсей, весной знает, что осенью будет, как жизнь пойдет и какая чему цена. Попросишь его: дай на семена! Он — дает…
— Нужно, чтоб дети забыли такие дни… Ша! — рявкнул он на женщину, и она, закрыв лицо
руками, визгливо заплакала. Плакали многие. С лестницы тоже кричали,
показывали кулаки, скрипело дерево перил, оступались ноги, удары каблуков и подошв по ступеням лестницы щелкали, точно выстрелы. Самгину казалось, что глаза и лица детей особенно озлобленны, никто из них не плакал, даже маленькие, плакали только грудные.
— Четвертый, — сказал старик, обращаясь к своим, и даже
показал четыре пальца левой
руки. — В замещение Михаила Локтева посланы? Для беженцев, говорите? Так вот, мы — эти самые очевидные беженцы. И даже — того хуже.
И,
показав на Самгина правой
рукой, левой он провел по бороде — седоватой, обрызганной дождем.
— Народ бьют. Там, — он деревянно протянул
руку,
показывая пальцем в окно, — прохожему прямо в глаза выстрелили. Невозможное дело.
Память
показывала десятка два уездных городов, в которых он бывал. Таких городов — сотни. Людей, подобных Денисову и Фроленкову, наверное, сотни тысяч. Они же — большинство населения городов губернских. Люди невежественные, но умные, рабочие люди… В их
руках — ремесла, мелкая торговля. Да и деревня в их
руках, они снабжают ее товарами.
«Боевое отличие
показывает», — подумал Самгин, легко находя в старом знакомом новое и неприятное. Представил Дуняшу в
руках этого человека.
— Что вы называете продаваться? — спросил он, пожимая плечами, желая
показать, что ее слова возмущают его, но она, усмехаясь, обвела
руками вокруг себя, встряхнула юбки и сказала...
Было хорошо видно, что люди с иконами и флагами строятся в колонну, и в быстроте, с которой толпа очищала им путь, Самгин почувствовал страх толпы. Он рассмотрел около Славороссова аккуратненькую фигурку историка Козлова с зонтиком в одной
руке, с фуражкой в другой;
показывая толпе эти вещи, он, должно быть, что-то говорил, кричал. Маленький на фоне массивных дверей собора, он был точно подросток, загримированный старичком.
Козлов,
показав ему «Строельную книгу», искусно рассказал, как присланный царем Борисом Годуновым боярский сын Жадов с ратниками и холопами основал порубежный городок, чтобы беречь Москву от набегов кочевников, как ратники и холопы дрались с мордвой, полонили ее, заставляли работать, как разбегались холопы из-под
руки жестоковыйного Жадова и как сам он буйствовал, подстрекаемый степной тоской.
— Воспитывает. Я этого — достоин, ибо частенько пиан бываю и блудословлю плоти ради укрощения. Ада боюсь и сего, — он очертил в воздухе
рукою полукруг, — и потустороннего. Страха ради иудейска с духовенством приятельствую. Эх, коллега!
Покажу я вам одного диакона…
Клим покорно ушел, он был рад не смотреть на расплющенного человека. В поисках горничной, переходя из комнаты в комнату, он увидал Лютова; босый, в ночном белье, Лютов стоял у окна, держась за голову. Обернувшись на звук шагов, недоуменно мигая, он спросил,
показав на улицу нелепым жестом обеих
рук...
— Мир вдохновляется Францией, — говорил доктор, размахивая левой
рукой, а правой вынул часы из кармана жилета и
показал циферблат Вере Петровне.
Дуняша
показала объем грудищи, вытянув
руки, сделав ими круг и чуть сомкнув кончики пальцев.
К людям он относился достаточно пренебрежительно, для того чтоб не очень обижаться на них, но они настойчиво
показывали ему, что он — лишний в этом городе. Особенно демонстративно действовали судейские, чуть не каждый день возлагая на него казенные защиты по мелким уголовным делам и задерживая его гражданские процессы. Все это заставило его отобрать для продажи кое-какое платье, мебель, ненужные книги, и как-то вечером, стоя среди вещей, собранных в столовой, сунув
руки в карманы, он мысленно декламировал...
— Вот — смотрите, — говорил он, подняв
руки свои к лицу Самгина,
показывая ему семь пальцев: — Семь нот, ведь только семь, да? Но — что же сделали из них Бетховен, Моцарт, Бах? И это — везде, во всем: нам дано очень мало, но мы создали бесконечно много прекрасного.
Прищурясь, вытянув шею вперед, он утвердительно кивнул головой кому-то из депутатов в первом ряду кресел,
показал ему зубы и заговорил домашним, приятельским тоном, поглаживая левой
рукой лацкан сюртука, край пюпитра, тогда как правая
рука медленно плавала в воздухе, как бы разгоняя невидимый дым.
— Обломовщина! — прошептал он, потом взял ее
руку, хотел поцеловать, но не мог, только прижал крепко к губам, и горячие слезы закапали ей на пальцы. Не поднимая головы, не
показывая ей лица, он обернулся и пошел.
— У меня
руки чисты, — заметил Захар,
показывая какие-то две подошвы вместо
рук.
Но когда однажды он понес поднос с чашками и стаканами, разбил два стакана и начал, по обыкновению, ругаться и хотел бросить на пол и весь поднос, она взяла поднос у него из
рук, поставила другие стаканы, еще сахарницу, хлеб и так уставила все, что ни одна чашка не шевельнулась, и потом
показала ему, как взять поднос одной
рукой, как плотно придержать другой, потом два раза прошла по комнате, вертя подносом направо и налево, и ни одна ложечка не пошевелилась на нем, Захару вдруг ясно стало, что Анисья умнее его!